Ах, как горит тело, что-то нестерпимо обжигает изнутри. Словно грудь доверху набили горящими угольями и вся влага, что есть, улетучилась, наполняя рот невыносимым запахом жженого мяса. Воды-ы!Фу-у! Метущаяся меж сном и явью Сажида рывком вскочила и с трудом разлепила веки. Комната шла кругом. Будто приступ морской болезни: тошнит, кружится голова, все вокруг качается, шатается, плавает.Насилу передвигая ноги, Сажида пошла в сторону кухни, достала из холодильника с вечера налитый сок. Пила жадно, взахлеб. Сок переполнил горло, начал стекать по краешкам губ. Она долго не могла отдышаться. И только когда последняя красная капля стекла по шее, с шумом хлопнулась на стул и вытянула ноги. Кончиком языка Сажида слизнула стекшую по краям губ жидкость. Равнодушно оглядела красные пятна, упавшие на белоснежную ночную рубашку, не стала их касаться. Что проку оттого, что вытрешь: они успели впитаться в ткань и теперь насквозь прожигают кожу груди. Хо-о!Кажется, прошло. Понемногу в тело начала возвращаться жизнь. Угли, опалявшие нутро, наконец, погасли, в легкие ворвался свежий воздух из форточки.Рассвело. Утреннее солнце щедро льет лучи на дома напротив. Они, как в зеркале, отражаются от стен и падают в квартиру Сажиды. Прямые солнечные лучи добираются до ее квартиры только за полдень. Тогда они с трудом пытаются осветить маленький столик посреди комнаты, тусклую вазу с искусственными цветами, обнаженных красоток на обложках женских журналов, телевизор и радиоаппаратуру в углу, стенку, заполненную золотыми и серебряными вилками-ложками и дорогой посудой, кресло и диван, почти полностью покрывшие оставшееся свободное пространство, и канарейку в привинченной к стене клетке. Пытаются, потому как хозяйка квартиры перед уходом на работу всегда задергивает шторы. Она не любит, когда солнце светит прямо в комнату. Шторы так и стоят задернутыми весь день и раздвигаются только вечером. К этому времени солнце, тщетно пытавшееся вдохнуть душу в бездушную канарейку, нехотя исчезает за соседними домами. И так каждый день. Лишь только настенные часы не забывают выталкивать деревянную кукушку, веля ей отмеривать время: как-кук! Однако надолго не отпускает, тотчас тянет обратно – мол, хватит, не спеши, ведь считаешь не будущее, а прожитое. А кукушка не хочет обратно, все надрывается, пытаясь дотянуться до бездушной канарейки напротив: как-кук, как-кук!То обжигающее, куда-то подталкивающее чувство гложет женщине душу, не дает покоя. Вдобавок эта кукушка так и сверлит голову, выкрикивая по слогам свое «как-кук»! Хорошо еще, что от канарейки ни звука: подалась вперед, взмахнув крыльями, так и застыла.Эту канарейку Сажиде когда-то подарил парень, любивший ее больше жизни. «Пусть всегда поет в саду твоей души, как соловей, тоскующий по своей любимой, и желает, чтоб мы были вместе», — витиевато сказал тогда Раис. Ха-ха-ха! Сажида тогда от души посмеялась. Чувство, бередившее с утра душу, тотчас куда-то испарились. Ах, наивный деревенский паренек! Да разве пошла бы не отучившаяся в вузе, не отыскавшая себе места в жизни девушка за какого-то мямлю?! А когда изнывала от желания, не могла обуздать себя, то мало ли было жаждущих утолить эту страсть состоятельных мужчин, готовых мир положить к ее ногам? Теперь и образование имеется, и добра достаточно, и зарплату гребет лопатой. Несмотря на то, что окончила лишь техникум, ей с самого начала поручили ответственную работу. Затем потихоньку начала расти в должности: понадобилось высшее образование, чтобы стать главным бухгалтером – поступила в аграрный университет, этого было недостаточно, чтобы руководить предприятием – подала документы в академию управления. Сейчас она в должности заместителя руководителя. А если б вышла за того голодранца Раиса, то к своим сорока до сих пор кормила бы клопов в общежитии. Или, в лучшем случае, погрязнув в долгах или оформив в кредит, купили бы квартиру, наплодили кучу детей, она бы еле дожидалась жалкой зарплаты мужа, дрожала бы над каждой копейкой. А так! Рай, да и только! Ну и пусть стоит в клетке его канарейка. Она же вначале все заливалась, «как соловей, тоскуя по любимой», однажды вдруг умолкла, потом и вовсе испустила дух. Сажида не стала ее выбрасывать. Попросила знакомого биолога, точно так же, как и Раис, бегавшего за ней по пятам с охапками цветов, успевшего приесться пуще своих букетов, сделать из канарейки чучело. Тот расстарался вовсю: и не скажешь, что птица иссохла от тоски – взметнула крыльями, в стеклянных глазах искорки, вытянула горлышко вперед, будт
о вот-вот зальется трелями. Позже женщина посадила ее обратно в клетку. Она хотела, чтобы птица напоминала обо всех мужчинах, табунами ходивших за ней, обливаясь слезами. Да и хлопот никаких: не надо чистить клетку и кормить. Как те неживые цветы, что в вазе: не опадают, не надо менять воду!Женщина вновь бросила взгляд на канарейку. Окатывая теплом, даря необъяснимое ощущение, по клеткам пробежала волна удовлетворения собой, отразившееся на лице самолюбие заставило заворочаться сердце. Вот она какая, Сажида! Красивая и гордая. Сколько мужчин, мнящих себя всесильными, падали к ее ногам, а она играла ими, словно артист в театре кукол. За какую бы нить не тянула, все покорно следовали властной руке хозяйки театра. «Нитями» Сажиды были обезоруживающая красота и умение льстить, заставляя таять сердце любого мужчины. Хватало одного искусного взгляда, чтобы расплавить самую ледяную душу, а иногда ее взгляд рассекал сердца словно острый нож, стирал в порошок скалы мужской гордости, оставляя после себя лишь кровоточащие пропасти. Она упивалась этими победами, находила в них бесконечную радость. Впрочем, и сейчас, хотя ей уже за сорок, не перестала «играть в куклы». Вот только «куклы» становятся все толстокожее. Все чаще ее душу опутывают непонятные, смутные чувства. Особая ярость накатывает при взгляде на молоденьких девушек. Даже при виде совершенно незнакомого мужчины, разговаривающего с какой-нибудь симпатичной девушкой, грудь начинает раздирать ненависть. Вот и сейчас!Стоило женщине выглянуть в окно, чтобы посмотреть машину, как тело снова охватило пламенем, исполосовавшая нутро ненависть в миг сказалась на лице. «Уф, опять эти голубки встали у подъезда. Каждый раз оторваться друг от дружки не могут, можно подумать, если с утра не нацелуются, день не в радость. Лет пять, как поженились, и как только не надоест?! Любовь, видите ли! Не успели эти разойтись по разные стороны, как выскочила соседская дура. Под сорок уже, а туда же – невмоготу подол подобрать. Хоть бы людей постыдилась, все лето ходит в одном платье. Чем одного за другим рожать, лучше б за собой смотрела. Ни к чему вообще эти сопляки, только нищету плодить. И без того уже в тротуары не влезают, на машине спокойно не проедешь».Долго глядела Сажида в окно. Смотрела с седьмого этажа, как ей казалось, с высоты собственного достоинства. Одних ругала, других поносила, в третьих находила изъян в одежде или походке. Когда из подъезда напротив вышли две девушки, ненависть накалилась до предела. Хо-хо-хо, ну и выделываются! Нос не дорос, а вон как поигрывают задом, цокают каблучками, сверкают голыми ногами. Идут в эту сторону, к тому же мимо ее дома. Здесь, видите ли, остановка. Ну и что, нельзя сесть с другой остановки? Если такие задаваки, пусть купят себе машину, как она. Подружки, тоже мне! Да зачем нужны подруги? Охотницы поживиться за чужой счет, мастерицы мотать людям нервы. За всю жизнь у нее была только одна подруга, да и ее уже сто лет не видела. И слава богу!Сажида с Гузель жили на одной улице. Вместе ходили в школу, учились в одном классе, вместе играли, впервые влюблялись, строили планы. Сообща решили поступать на бухгалтера, потом вместе окончили сельхозтехникум. Но позже Гузель вышла замуж и вернулась в деревню, а Сажида осталась в городе. С этих пор они виделись все реже. Гузель, что называется, не повезло с мужем. Тот пил, не давал житья ни жене, ни детям. Лет десять закатывал на пустом месте скандалы и давал волю кулакам, а потом решил распрощаться с жизнью – пошел в сарай и сунул голову в петлю. То ли совесть заела, то ли ангел смерти призвал его, чтоб перестал изводить семью. Напоследок муж оставил клочок бумаги со словами: «Гузель, прости, не было тебе со мной счастья. Любил тебя сильно, да шайтан попутал. А так вам будет спокойнее. На первых порах поможет подруга. Когда устроишься там, продашь дом и скотину. Если встретишь подходящего для детей отца, выходи!»
Гузель и вправду пришла к Сажиде. Приехала в город, нашла организацию, где работала подруга. К той зашел оторопевший охранник: «Сажида Гареевна, там какая-то деревенская баба пришла. Вас спрашивает. Попросил пропуск, а она показывает фото. Вот, говорит, она моя подруга. Не пропустил». «Правильно сделал», – ответила Сажида и сквозь жалюзи бросила взгляд на улицу. В самом деле, Гузель выглядела настоящей оборванкой. На взгляд горожанки, она была одета убого: простенькое платье, набитая продуктами огромная сумка в руках, на голову накинут платок. Хозяйка кабинета отошла от окна и собралась было продолжить работу, но вдруг подумала: «Да ведь целый день простоит. Будет меня позорить с этой фотокарточкой!» Эта мысль сразу заставила вскочить, выйти в коридор, открыть входную дверь. «Надо ее повести куда-нибудь, накормить, сделать вид, что слушаю, и выпроводить, – решила она. – Если откажешь и выдворишь прямо сейчас, то всей деревне разнесет».